В российских кинотеатрах начинается «Жатва», которой руководит греческая постановщица Афина Рахель Цангари. Она начинала вместе с Йоргосом Лантимосом и помогла с его ранними фильмами (например, продюсировала «Клык» и «Альпы»), однако сегодня незаслуженно остается в тени более плодовитого и именитого коллеги. Остросюжетная и злободневная костюмная драма на лоне природы, где снялись звезды «Дракулы» и «Гарри Поттера», может обратить внимание на еще один мощный голос в современном кино. О призраках капитализма и плоской земле из конкурса прошлогоднего Венецианского кинофестиваля размышляет Алексей Филиппов.
Средние века, деревенька где-то на просторах Северо-Шотландского нагорья. Компактная община живет в сравнительной гармонии с природой, синхронизировав все нужды с урожайным циклом. Накануне последней в году жатвы их одолевает череда невзгод: сначала кто-то поджигает хлев и голубятню, а на утро объявляется трио чужаков, а к владельцу земель мастеру Кенту (Гарри Меллинг) прибывает картограф Эрл (Аринзе Кин), также вызывающий у местных всяческие подозрения. Его присутствие фермеры стерпят, отыгравшись на иноземцах: женщину обреют и прозовут Белдам (Талисса Тейшейра из «Тригонометрии»), а мужчин закуют в колодки на неделю. Столько же останется жить сельской утопии.
Читать Самые интересные и необычные фильмы Венецианского кинофестиваля — 2024
Проводником по компактному и одновременно многослойному ландшафту «Жатвы» выступает Уолтер Тёрск (Калеб Лэндри Джонс) — бывший горожанин, нашедший гармонию наедине с природой. В одноименном романе Джима Крейса, номинированном на Букеровскую премию, ему отводилась роль рассказчика, а не действующего лица, однако греческая постановщица Афина Рахель Цангари не позволила общине «распасться» прежде времени. Слаженность жителей деревни во время тушения пожара или сбора урожая напоминает атлетичный этюд в нарядном спектакле: то, что постороннему взгляду может представиться хаотичной беготней, на поверку оказывается демонстрацией сплоченности перед общими испытаниями.
Другой вопрос, что явление чужаков вызывает брожение умов: и картограф, и тем более загадочная троица провоцируют толки о ведьмах, проклятьях и дурных предзнаменованиях. Напасть же придет из другого гримуара — законодательного: на Туманном Альбионе началась эра «огораживания», то есть «приватизации» общинных земель в пользу лордов, церкви или государства. Наиболее ёмко ситуацию описал в послании к королю сэр Томас Смит, юрист-гуманист: «Там, где проживали 40 человек, теперь всем владеет один человек и его пастух». Мягкий аристократ Кент, выступавший для крестьян не столько хозяином, сколько товарищем и менеджером, оказывается бессилен, поскольку тоже по документам не обладает здесь никакой властью. Постепенно, в хлопотах и спорах, полная жизни территория превращается в точку на карте, интересную новому обладателю Джордану (Фрэнк Диллэйн) лишь как ресурс, источник дохода. Недаром Уолтер уязвляет топографа Эрла, замечая, что тот нарисовал окрестности слишком плоскими. Будто чувствуя, что добром такое «сплющивание» не кончится.
Читать Мои ёлочные ночи: рецензия на фильм «Рождество, опять»
Вкупе с титром-посвящением — бабушке и дедушке Цангари, чьи земли «стали шоссе», — в «Жатве» легко увидеть отповедь не только ранним этапам капитализма, но и другим переменам, разрушавшим старый уклад. Тут постановщица мастерски выдерживает баланс, не идеализируя общину, где процветает нетерпимость (даже Тёрск и Кент едва дотягивают до «своих»), но выписывая фермерский быт с понимаением и сочувствием. Выверенности карты и законов противопоставлен живописный визуал, снятый на 16-мм пленку Шоном Прайсом Уильямсом. Адепт мамблкора, работавший с Алексом Россом Перри («Послушай, Филипп»), Чарльзом Покелом («Рождество, опять») и братьями Сэфди («Хорошее время»), здесь помогает заговорить самой природе, которую Уолтер и остальные научились слушать. В отличие друг от друга.
Стоило им поговорить с незнакомцами, как будущее бы прояснилось: Белдам и её спутники — действительно предзнаменование грядущего бедлама, тотального передела, разрушения основ. Шекспировская трагедия в заповедном лесу, где человек зажат природной волей (само)воспроизведения и цивилизационной жаждой экспансии. Подобная конфигурация, в чем-то всё равно механистическая и контрастная, позволяет Цангари отмахиваться от ярлыка «фолк-хоррор» метким определением «нигилистический вестерн». В конце концов, «Жатва» действительно о фронтирах и границах, укладе и непоколебимых, казалось бы, ритуалах, которым суждено рассыпаться с новым витком цивилизации.
Читать Не все чащи одинаково болезны: 7 хорроров об ужасе, затаившемся в лесу
Возможно, стилистически такой сюжет выбивается из фильмографии постановщицы, раньше тяготевшей, как и вся греческая странная волна, к выразительному абсурдизму, но здесь отчетливо сохраняется интерес к замкнутым сообществам. Просто взгляд натуралиста в «Аттенберге» или бунюэлевская насмешка в «Шевалье» уступили место эмпатичному наблюдению за переживаниями героев, явленному в той же многосерийной «Тригонометрии». Завороженость телом и ритуалом — актеры осваивали земледелие, а большую часть общины сыграли местные жители — заставляет всматриваться не в букву, но «материал»: природный, погодный и человеческий. Видеть не карту местности — перепады ландшафта, его обитателей и их выстраданную самость. Без колодок притчеватости, напоминающей о сверхформалистском «Догвилле», и звездных актеров Афине Рахель Цангари могла запечатлеть не просто судьбоносный надлом, но большой взрыв: от равно выразительной общности — в «Жатве» действительно нет «первого плана» — к атомарности. Тогда бы, правда, пришлось обойтись без драматургического урожая, земля бы не опустела и не заросла отчасти плакатными смыслами.
«Жатва» в кинотеатрах с 16 октября.
«Жатва»